Нынче ветренно и волны с перехлестом. 
  Скоро осень, все изменится в округе. 
  Смена красок этих трогательней, Постум, 
  чем наряда перемена у подруги. 

  Дева тешит до известного предела - 
  дальше локтя не пойдешь или колена. 
  Сколь же радостней прекрасное вне тела: 
  ни объятье невозможно, ни измена! 
               
  Посылаю тебе, Постум, эти книги. 
  Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко? 
  Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги? 
  Все интриги, вероятно, да обжорство. 

  Я сижу в своем саду, горит светильник. 
  Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. 
  Вместо слабых мира этого и сильных - 
  лишь согласное гуденье насекомых. 
               
  Здесь лежит купец из Азии. Толковым 
  был купцом он - деловит, но незаметен. 
  Умер быстро: лихорадка. По торговым 
  он делам сюда приплыл, а не за этим. 

  Рядом с ним - легионер под грубым кварцем. 
  Он в сражениях Империю прославил. 
  Сколько раз могли убить! А умер старцем. 
  Даже здесь не существует, Постум, правил. 

  Пусть и вправду, Постум, курица не птица, 
  но с куриными мозгами хватишь горя. 
  Если выпало в империи родиться, 
  лучше жить в глухой провинции, у моря. 

  И от Цезаря далеко, и от вьюги, 
  лебезить не нужно, трусить, торопиться. 
  Говоришь,что все наместники - ворюги? 
  Но ворюга мне милей, чем кровопийца. 
              
  Этот ливень переждать с тобой, гетера, 
  я согласен, но давай-ка без торговли: 
  брать сестерций с покрывающего тела - 
  все равно, что дранку требовать у кровли. 

  Протекаю, говоришь? Но где же лужа? 
  Чтобы лужу оставлял я, не бывало. 
  Вот найдешь себе какого-нибудь мужа, 
  он и будет протекать на покрывало. 
               
  Вот и прожили мы больше половины. 
  Как сказал мне старый раб перед таверной: 
  "Мы, оглядываясь, видим лишь руины". 
  Взгляд, конечно, очень варварский, но верный. 

  Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом. 
  Разыщу большой кувшин, воды налью им... 
  Как там в Ливии, мой Постум, - или где там? 
  Неужели до сих пор еще воюем? 
              
  Помнишь, Постум, у наместника сестрица? 
  Худощавая, но с полными ногами. 
  Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица. 
  Жрица, Постум, и общается с богами. 

  Приезжай, попьем вина, закусим хлебом. 
  Или сливами. Расскажешь мне известья. 
  Постелю тебе в саду под чистым небом 
  и скажу, как называются созвездья. 
               
  Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье, 
  долг свой давний вычитанию заплатит. 
  Забери из-под подушки сбереженья, 
  там немного, но на похороны хватит. 

  Поезжай на вороной своей кобыле 
  в дом гетер под городскую нашу стену. 
  Дай им цену, за которую любили, 
  чтоб за ту же и оплакивали цену. 
               
  Зелень лавра, доходящая до дрожи. 
  Дверь распахнутая, пыльное оконце. 
  Стул покинутый, оставленное ложе. 
  Ткань, впитавшая полуденное солнце. 

  Понт шумит за черной изгородью пиний. 
  Чье-то судно с ветром борется у мыса. 
  На рассохшейся скамейке - Старший Плиний. 
  Дрозд щебечет в шевелюре кипариса. 

                                                     март 1972